№1-2(36-37)(2015)

В конце 2014 года трудолюбивый китайский народ наконец-таки осуществил древнюю мечту многих жителей планеты Земля: согласно подсчетам Международного валютного фонда экономика Китая по паритету покупательной способности (далее - ППС) впервые в истории наблюдений стала крупнейшей в мире, обогнав по этому показателю даже США.

ВВП Китая уже сейчас оценивается в $17,6 трлн по ППС, что на $200 млрд больше, чем у Соединенных Штатов. Феноменальный показатель для страны, которая еще 40 лет назад не могла мечтать даже о региональном лидерстве, не говоря о мировых масштабах экономического господства. Впрочем, показатели производительности китайской экономики впечатляют даже если не руководствоваться принципом паритета покупательной способности: 2014 год страна закончила с $10,4 трлн ВВП, что является безапелляционным вторым результатом в мире после той же Америки. И это при том, что китайская экономика в 2014 году продемонстрировала худшие показатели роста за последние 24 года.

Для таких стран, как Украина, назвать слабым показатель роста экономики в 7,4 % в год было бы чем-то невероятным, даже циничным. Последний раз подобные показатели в Украине наблюдались в 2007 году, без малого 8 лет назад, и это были очень хорошие годы, можно даже сказать последние успешные для украинской экономики перед затянувшимся кризисом. Но Китай так растет каждый год, там привыкли к двузначным темпам прироста валового производства, и столь «низкая» динамика, как 7,4% уже считается серьезной проблемой. Это не их уровень, китайская экономика привыкла к очень быстрому и продолжительному бегу, после которого переходить на умеренную ходьбу дискомфортно и как-то даже зазорно. 

Абсолютное лидерство в структуре мировой экономики Китай, конечно, пока не захватил, однако уже сейчас это вторая экономическая сила на нашей планете. Китайцы мощнее Германии, инновационнее Великобритании, прогрессивнее Индии и куда стабильнее России. Их компании бьют мировые рекорды на IPO, они занимают первые места в мире по производству стали, добыче угля, оттесняют давно признанных лидеров из Европы, США, Японии и Кореи на глобальных высокотехнологичных рынках. Китайцы становятся лучше и пока не видно, что должно случиться, чтобы этот прогресс остановился.

Китай смог из полуаграрного отсталого социалистического государства превратиться в одного из неоспоримых флагманов мировой промышленности, стать «мировой фабрикой» и приблизиться к заоблачному уровню экономического процветания отдельно взятого государства. Для этого трудолюбивому китайскому народу понадобилось ни много ни мало, почти сорок лет.

Главный феномен китайской экономики, о котором ближе к концу 90-х заговорил весь мир, по мнению большинства специалистов, заключается не столько в удачных радикальных реформах, ресурсном потенциале и емком внутреннем рынке, сколько в стабильности развития страны, которая плавно и уверенно добивалась своего нынешнего статуса экономи­ческого монстра. Это не было «чудо» в классическом его понимании, как принято говорить о Японии, Южной Корее или Сингапуре – Китай взял свою высоту стараниями и напором, благодаря чему за 40 лет «потомки Конфуция» добились действительно умопомрачительных результатов.

Новый Китай

Это были суровые 70-е годы – почти утратившая равновесие после «культурной революции», провальной политики «большого скачка» и, в конце концов, смерти Мао Цзэдуна страна, встала на путь реформ, идейным вдохновителем которых был легендарный Дэн Сяопин. Не являясь номинальным главой Китая, Сяопин, представлявший так называемую линию прагматиков в Коммунистической партии Китая, по факту руководил государством вплоть до начала 90-х годов. Именно под его главенством в стране произошли серьезные структурные изменения, как в экономической, так и в политической жизни, что обеспечило предпосылки для создания качественно нового Китая.

Однако тогда, в конце 70-х, китайцы могли разве что помечтать об экономическом могуществе и относительном богатстве. Великий Мао оставил в наследство потомкам отсталое аграрное государство с крайне неэффективной плановой системой хозяйствования. Это был неповоротливый монстр с миллиардным населением, жуткими проблемами даже в продовольственной сфере, деградирующей промышленностью и абсолютно неработоспособной марксисткой идеологией.

В особой степени поражают масштабы неправильных оценок потенциала страны и вопиющих экономических просчетов со стороны ее бывшего руководства – имеется в виду откровенно бездарная политика так называемого «большого скачка». Из-за всего этого еще в начале 60-х ситуация для Китая обернулась самой настоящей социальной катастрофой, когда за каких-то два года активного внедрения новой «генеральной линии» в стране по разным оценкам погибло от 20 до 40 млн китайцев.

Резкая коллективизация и масштабная смена экономических приоритетов (например, большие массы людей в принудительном порядке перенаправлялись из агросектора на металлургические предприятия) помноженные на неурожай, привели к масштабному голоду даже в самых плодородных провинциях Китая. За амбициозными популистскими целями (например, увеличением производства стали в два раза) игнорировались другие важные проблемы жизнедеятельности страны, в силу чего «большой скачок» обернулся по-настоящему грандиозным провалом.

Попытку исправить ошибки Мао Цзэдуна Дэн Сяопин предпринял еще при жизни диктатора. В частности, одной из реформ стала декоммунизация – во времена «великого скачка» в Китае были сформированы крупные сельскохозяйственные коммуны с поистине фантастической средней числен­ностью в 20 тыс. человек. Во многих из них основой экономического обмена выступали пресловутые «трудодни», что само по себе свидетельствовало об очевидной неэффективности и репрессивном характере такой системы.

Примитивный и закостенелый марксизм тлел в стране вплоть до середины 70-х годов – до самой смерти Мао Цзэдуна. Тогда Сяопин и его соратники, вернувшись к власти после негласного изгнания, запустили масштабную программу структурных изменений в китайской экономике, которая вошла в историю как «Политика реформ и открытости». Соответствующее решение пленума ЦК Компартии Китая было принято 18 декабря 1978 года (Мао умер в сентябре 1976-го). Оно по праву считается одним из наиболее значимых событий 70-х годов прошлого века во всем мире.

Задачей первоочередной важности на пути создания «нового Китая» для новых руководителей страны являлось реформирование системы управления экономикой, слишком громоздкой и неоправданно сильно завязанной на административном командовании. Уже на начальном этапе «политики реформ и открытости» китайцы предоставили своим предприятиям гораздо больше экономической свободы, власти поощряли проявления предпринимательства, предоставляя больше экономической и административной свободы руководству предприятий, развивали конкуренцию путем диверсификации структуры собственности.

Отдельным пунктом программы инноваций стал принципиально новый подход к международному бизнес-сотрудничеству. Создание частных (примечательно, что в Китае частный сектор формировался не путем приватизации госсобственности, а за счет создания новых компаний с нуля) и совместных предприятий с участием частного капитала только приветствовалось. Особую роль в развитии китайской экономики в 80-х сыграли коллективные предприятия, которые рассматривались властями как промежуточное звено между государственной и частной собственностью. Создать частное предприятие в те времена в Китае было в принципе возможно, но вот выживать и конкурировать с куда более мощными госструктурами таким фирмам было очень тяжело. Другое дело коллективный формат – пребывая в собственности одновременно у муниципальных властей, мелких предпринимателей и обычных граждан-работников, такие компании сумели быстро стать одной из основных продуктивных сил этого периода. Именно они вырастили несвойственный временам Мао Цзедуна класс китайцев с психологией предпринимателя, создали целую когорту опытных менеджеров и в целом изменили мировоззрение обычных людей, открыв свободу экономической деятельности без активного участия государства. Во многом благодаря этому уже в 90-х годах Китай сумел превратиться в экономического гиганта мирового масштаба, в 80-х же страна только набиралась опыта.

Еще одним важнейшим системным изменением со стороны китайского руководства была так называемая дуальная либерализация цен и особый чисто китайский подход к этому процессу, ставший новаторским. Суть этого метода заключалась в одновременном использовании фиксированных (плановых) и рыночных цен для предприятий. Все они должны были работать в рамках определенного плана, в котором определялись цены на продукцию и объемы ее производства. При этом все товары, которые предприятие выпускало сверх плана, не подвергались ценовому регулированию и могли продаваться по рыночным ценам. К тому же плановые показатели не ставили перед производителями сверхзадач, что позволяло им получать дополнительную прибыль, покупая ресурсы по плановым ценам (которые были гораздо ниже рыночных) и продавая продукцию по рыночной стоимости. Постепенно плановые показатели отходили на второй план – они не только не повышались с ростом объемов производства, но и периодически понижались. В результате, в начале 90-х китайские власти могли фактически без последствий отменить плановые показатели, так как этого никто просто не заметил – более 90 % товаров отпускались уже по рыночным ценам.

Примечательно также, что практика дуальной либерализации цен вводилась не сразу – первопроходцами в этом направлении еще в 1978 году стали всего шесть предприятий из центральнокитайской провинции Сычуань (столица – город Чэнду), позднее подобный принцип стал применяться по отношению к 100 предприятиям, и только в 1984 году соответствующей системой начали пользоваться все участники рынка. При этом лишь в 85-м руководство страны отменило ограничение, по которому рыночные цены не могли превышать плановые больше чем на 20 %.
Все эти изменения не только стали стимулом для развития внутреннего рынка – в силу реальной либерализации Китай смог заполучить желанные инвестиции (которые до этого были исключительно государственными), принесшие за собой передовые технологии, дефицитную валюту, а также укрепление экспортно-импортных связей с другими странами. Страна наконец-то стала более открытой для внешней торговли, что учитывая ее серьезный ресурсный потенциал, создало едва ли не идеальные условия для нового всплеска развития национальной экономики.

Первыми специальное право на внешнеторговые операции в 79-м году получили юго-восточные провинции Фуцзянь (столица Фучжоу) и Гуандун (центр в Гуанчжоу), ставшие специальными экономическими зонами, которым также предоставили возможность привлекать иностранные инвестиции. Правда, практика создания подобных зон также не была молниеносной – еще 14 городов получили специальный внешнеторговый статус в 84-м, и только к 92-му году такие зоны были созданы почти во всех прибрежных провинциях Китая, а также в большинстве городов на реке Янцзы.

Конкретные шаги китайского руководства по строительству «социализма с китайской спецификой» в значительной мере затронули и обычное население страны. Так, только за первые два года проведения политики реформ и открытости, доля китайцев, занятых в госсекторе сократилась с 94,9 до 24,6 %, а процент населения, получающего пособия и субсидии из госбюджета, снизился в два раза до 2,8 %. Таким образом, китайцы не только уменьшили давление на госбюджет, но и грамотно перераспределили продуктивные силы в сторону частного и коллективного сектора, где продуктивность труда по определению выше. Как у предприятий, так и у обычных граждан появился стимул работать эффективнее, чего китайской экономике явно не хватало при жесткой плановой системе хозяйствования.

Сокращение количества госпредприятий повлияло и на бюджетную политику страны – с появлением динамично растущего частного сектора фактически отпала необходимость в столь масштабном государственном финансировании инвестиционных программ, затраты на которые в 1978 году составляли 15 % от ВВП. Существенно снижать также было необходимо затраты на оборону (до реформ – 5,5 % ВВП), и раздутое до неприличия (15,2 % ВВП) государственное потребление.

Реформы = эволюция

Очевидно, что назвать китайские реформы классической шоковой терапией с резким переходом от командной системы к открытому капитализму, как это было во многих странах развалившегося соцлагеря, все же нельзя. Было бы абсолютным преувеличением говорить, что своим решением пленум ЦК Компартии Китая в один момент круто развернул страну в сторону либерализма и рыночной экономики. Дэн Сяопин и его единомышленники прекрасно понимали выгоды внедрения экономических свобод, однако отказываться от социалистической идеологии, тоталитаризма, цензуры и «типично-красной» бюрократии никто при этом не собирался. Несмотря на существенное расширение частного сектора, китайское правительство по-прежнему контролировало большинство крупнейших промышленных и сельскохозяйственных предприятий и задавало общий тон в развитии внутреннего рынка. Государство продолжало контролировать банковский сектор, было сохранено централизованное экономическое планирование (хоть оно и стало менее масштабным, а количество показателей планов существенно сократилось), капиталовложения по большей части осуществлялись через госбюджеты разного уровня.

Безусловно, китайская реформация имела ярко выраженный либеральный характер, однако реализовывалась она согласно принципам градуализма. Иными словами руководители страны выбрали для нее путь эволюции, согласно которому изменения должны были воплощаться в жизнь постепенно (еще на пленуме 18 декабря 1978 года для них было очевидно, что добиться мгновенного эффекта не получится).

Для того чтобы вырваться из тотальной нищеты и когорты наибеднейших стран «политики реформ и открытости» было по большому счету вполне достаточно – китайская экономика к середине 80-х начала демонстрировать стабильную и временами даже реактивную динамику, что обеспечивало годовой прирост ВВП в 11,7 % (1978 год), 15,2 % (1884) и 13,5 % (1985). При этом большинство остальных экономических показателей Китая в это время находились на весьма посредственном уровне. ВВП в $279 на душу населения в середине 80-х – относительно нормальный показатель для развивающегося государства, но никак не планка, которой мог бы довольствоваться претендент на мировое лидерство.

Тем более что, несмотря на плавную либерализацию экономики и многообещающие темпы роста, первые 20 лет «политики реформ и открытости» обернулись для Китая вполне классическими проблемами, с которыми справиться социалистическое правительство страны тех времен было не в силах.

Модернизация и переориентация экономики на более технологические отрасли шла крайне медленно, в силу ограничения госинвестиций и дотаций предприятиям, на что китайское правительство пошло ради уменьшения дефицита бюджета. В то же время, китайский рынок не был настолько свободным, чтобы бизнес-активность имела должную инвестиционную отдачу – деньги, конечно, вкладывались и немалые, однако на фоне все еще серьезного государственного контроля их эффекта было явно недостаточно.

В результате, к концу 80-х годов Китай подошел в статусе преимущественно аграрного государства, где 60 % населения было задействовано в сельском хозяйстве, притом, что сам агросектор давал только 30 % общей стоимости произведенной в Китае продукции. Все это можно было смело умножать на устаревшую инфраструктуру (а в некоторых районах Китая об инфраструктуре как таковой речь не могла идти в принципе), несоответствие темпов обновления основных фондов предприятий экономическому росту и запросам рынка, неэффективность госпредприятий, оказавшихся не в состоянии выдерживать конкуренцию при рыночных принципах ценообразования.

Несмотря на существенное сокращение госзатрат, ресурсов на капитальное строительство, необходимых в силу неплохих темпов экономического роста у правительства не хватало, и, в целом, объемы денежной массы в стране не совпадали с темпами товарного производства – у людей просто не было столько денег, чтобы купить все товары, поставляющиеся на рынок. Из-за этого, правительство Китая было вынуждено прибегать к денежной эмиссии, что, в свою очередь, резко разогнало инфляцию. Дополнительным фактором повышения цен являлись и серьезные отраслевые дисбалансы китайской экономики, из-за чего одни секторы не успевали за другими, что провоцировало дефицит продукции, в частности сырья, повышение цен на них, и как следствие, замедление общего производства.

Это подкреплялось серьезным социальным напряжением внутри страны – уровень жизни рядовых китайцев не увеличивался, зато недовольных медленным течением реформ с каждым годом становилось все больше и больше. Закончилось все печально известными событиями на площади Тяньаньмынь весной-летом 1989 года, когда молодые студенты стали протестовать против законсервированной политической системы своей страны, что обернулось кровавым разгоном и сотнями жертв.

Понятно, что мировым лидерством на китайской кухне тогда даже и не пахло. Несмотря на отличные среднегодовые темпы роста ВВП (9,8 % – на тот момент второй результат в мире после Южной Кореи), Китай все еще продолжал барахтаться во второстепенных эшелонах мировой экономики. Что у китайцев по-прежнему оставалось – так это перспектива, которую они все-таки сумели воплотить в жизнь, но лишь 20 лет спустя.

Рыночный социализм

Новая эра для Китая началась в 90-х годах и совпала по времени с развалом соцлагеря. В то время как большая часть экс-социалистических стран пыталась с разбега перемахнуть через пропасть между социализмом и капитализмом, Запад переживал последствия «азиатского кризиса», а США не могли нарадоваться свалившемуся на них мировому господству, Китай продолжал столь же уверенно расти. И на этот раз ему удалось сбросить с себя ярлык агрогиганта и переориентироваться на технологическую промышленность, производящую товары с относительно высокой добавленной стоимостью. В свою очередь, кризисные явления 90-х годов, характерные для общемировой экономики, позволили стабильно растущему Китаю, едва ли не вплотную приблизиться к ведущим производителям планеты, у которых с темпами роста дела обстояли не так внушительно.

Еще один судьбоносный съезд Компартии Китая состоялся в марте 1992 года, когда власти республики объявили о переходе к новому этапу реформ, что означало углубление либеральных подходов, дальнейшую интернационализацию экономики, и создание «социалистической рыночной системы». В общих выражениях цель очередного китайского рывка в сторону капитализма заключалась в желании и дальше поддерживать высокий уровень прироста ВВП, без чего Китай ожидали бы очень серьезные проблемы.

Для того чтобы стимулировать экономическую активность, прежде всего в регионах, китайские власти не стали придумывать что-то новое – как и в конце 70-х предоставили местным предприятиям и чиновникам больше финансовой и управленческой свободы. В первую очередь речь шла о предоставлении местным администрациям и министерствам права самостоятельно принимать решения по реализации крупных проектов, а непосредственно для инвестирования было разрешено использовать,кроме госфинасирования, еще и накопления предприятий вне зависимости от формы собственности, а также деньги населения.

Все это позволило достичь главного эффекта – структура инвестиций уже не зависела от генерального плана правительства – министерства и местные чиновники могли распоряжаться финсредствами исходя из текущей рыночной конъюнктуры, для чего уже не надо было ждать указаний и перераспределения ресурсов из центра. Процесс инвестирования денег значительно ускорился. В первую очередь вложения затронули сырьевые отрасли, где производство не удовлетворяло потребности рынка, что делало невозможным развитие остальных его секторов. Естественно, все это запустило своеобразную цепную реакцию – увеличился спрос на кредиты, сформировались условия для начала строительного бума, снова разогналась инфляция. На этом этапе у китайского правительства возникла новая проблема: рост вышел из-под контроля, прославленный китайский симбиоз командного управления и капитализма уже не работал и это грозило «перегревом» экономики, а значит и ее скорым обвалом.
Сдерживать рост было важно еще и потому, что Китай постепенно становился зависимым от внешних условий – региональный, глобальный спрос и инвестиции делали страну заложником собственного развития. Единственный шанс, благодаря которому вся эта громадная планово-капиталистическая конструкция могла удержаться на плаву, заключался в постоянном стимулировании производства, сохранении высоких темпов роста и постоянном балансировании между ударными темпами выпуска продукции (особенно экспортной) и верхним пределом, за которым экономика начинает расти слишком быстро и теряет управление.

Именно здесь очень пригодилась проверенная годами система планирования «китайского типа», которая, как и «политика реформ и открытости», основывалась на общей формуле: «директивное планирование – направляющее планирование – рыночное регулирование». Такой подход, когда власти, чувствуя близость экономического пика, могут притормозить развитие с помощью административных мер (в основном за счет ограничений), а в случае спада – стимулировать рост послаблениями, во многом позволил Китаю обеспечить себя необходимой стабильностью, благодаря которой страна сумела добиться статуса одной из крупнейших экономик мира всего за 20 лет.
Впрочем, экспортная зависимость Китая никогда не позволяла его руководству в полной мере пользоваться всеми преимуществами двусторонней системы – внутренний спрос, несмотря на колоссальные объемы рынков, всегда был второстепенной вещью для китайских производителей, в то время как их основные прибыли основывались на внешней торговле. Это привело к тому, что власти страны были вынуждены все больше и больше уступать рынку, – и сегодня пресловутый «китайский социализм» имеет все черты капиталистической экономики.

Окончательный переход к производственному либерализму китайцы осуществили в конце 90-х годов, когда были проведены рыночные реформы в банковском секторе, и заложен фундамент к вступлению Китая во Всемирную торговую организацию.

Правда, если в банковской сфере произошли вполне себе либеральные изменения (в 1998-м году коммерческие банки получили гораздо больше свободы в формировании собственной кредитной политики, а структура Народного банка Китая стала более гибкой), то в плане валютного регулирования до сих пор наблюдаются определенно консервативные подходы. В 1996 году в Китае была проведена валютная реформа: юань стал конвертируемым по отношению к основным мировым валютам (до этого действовала жесткая привязка к доллару США) и была создана система валютных расчетов, продаж и переводов, на основании которой оформился межбанковский рынок. Однако самым примечательным аспектом этой реформы стал фиксированный курс юаня по отношению к доллару, который вплоть до 2005 года удерживался на уровне 8,27 CNY/USD.

Такая валютная политика всегда вызывала у некоторых стран (особенно США) серьезные претензии к китайскому руководству. Считалось, что фиксированный курс юаня был заниженным, что давало очень серьезные конкурентные преимущества китайским экспортерам. Сейчас курс юаня привязан к мультивалютной корзине, однако говорить о свободном курсообразовании также не приходится.

Технологии в обмен на рынок

Если в 80-х годах сторонний наблюдатель мог лишь одобрительно покачать головой, глядя на солидные темпы роста китайской экономики и удивляясь проворности еще недавно оголтелых коммунистов, то реальной силой в мировых масштабах Поднебесная стала лишь на стыке тысячелетий, когда ее ВВП впервые в истории преодолел отметку в триллион долларов. В этом Китаю помог глобальный технологический бум, благодаря которому мировые рынки заполнились первыми персональными компьютерами, видеомагнитофонами, фотоаппаратами и телефонами, а также очередные либеральные реформы, которые китайское правительство продолжило воплощать в жизнь уже в 90-х годах.

Секрет китайского успеха в этот период оказался невероятно простым: на фоне развала соцблока и кризиса «лихих» 90-х именно Китай стал единственным наиболее конкурентоспособным претендентом на звание «мировой фабрики». Глобальные производители уже давно обозначили стремление размещать свои заводы и фабрики в развивающихся странах, наиболее успешной из которых в начале 90-х бесспорно был Китай. Колоссальные человеческие и промышленные ресурсы, «дешевая экология» и наличие объективных возможностей для расширения экономики позволили стране привлечь очень серьезные инвестиции в производство.

«Технологии в обмен на рынок» – именно этим принципом руководствовались китайские правители в начале 90-х, когда открыто приглашали иностранного производителя воспользоваться пресловутой «китайской гостеприимностью». Предложение было крайне заманчивым для всех: для Китая это был шанс выйти на новый уровень и сбросить с себя ярлык производителя дешевого ширпотреба и контрафакта, в то время как мировые компании получали возможность открыть свое производство прямо в гуще громадного рынка сбыта, впервые за долгое время демонстрирующего платежеспособный спрос.

Впрочем, такая политика поддерживалась руководством Китая не только на словах, но и на деле. Например, для того, чтобы удовлетворить многомиллионный спрос на автомобили, возникший в стране в конце 90-х годов, китайцы пошли от обратного, установив почти 100 % пошлину на импортные авто. Мировым лидерам авторынка не оставалось ничего другого, кроме как открывать в Китае свои заводы, однако и здесь их ждало ограничение – иностранцы могли создавать только совместные предприятия, что подразумевало выпуск машин не только под мировым, но и под внутренним китайским брендом.

Именно так Китай получил возможность стать не только сборщиком, но и производителем автомобилей, за считанные годы создав мощные машиностроительные корпорации, такие как BYD, Gelly, GWM и Chery.

Несколько иная ситуация наблюдалась во время создания в Поднебесной огромной базы для производства электроники. Одной из первых компаний, открывшей такое производство в Китае еще в 1988 году, стал крупнейший производитель электроники в мире Foxconn (Тайвань). Компания производит комплек­тующие и готовые изделия таких известных марок как Apple, Canon, Sony, Nokia и многих других глобальных брендов. Сейчас только в континентальной части Китая в штате Foxconn работает около 800 тыс. сотрудников, а в начале 90-х деятельность этой компании была прекрасным вдохновителем для многочисленных китайских производителей кустарной и контрафактной техники.
Вспоминая о технологическом буме, нельзя не упомянуть еще одно чрезвычайно важное конкурентное преимущество Китая перед всем остальным миром. С развитием современных мобильных технологий и радиоэлектроники в десятки раз вырос глобальный спрос на редкоземельные металлы, абсолютным лидером (97 % мирового рынка) по добыче которых является именно Китай. Кроме того, в стране до начала 2015 года действовали квоты на экспорт этого вида металлов, что использовалось китайским руководством, в том числе, и для политического давления, например, на Японию – еще одного крупного производителя электроники.

Впрочем, наличие такой стратегически важной ресурсной базы хоть и является чрезвычайно сильным преимуществом, однако еще не гарантирует статуса лидера мировой высокотехнологической промышленности. Китай собирает почти всю электронику в мире, но он не создает ее. Поэтому и прибыль той же Foxconn без шансов уступает аналогичным показателям разработчиков высокотехнологичных продуктов, таких как американская Apple или японская Sony. До сих пор китайские производители электроники не могут соревноваться на равных со своими иностранными конкурентами даже на внутреннем рынке. Некоторым исключением из этого правила является компания Xiaomi Tech, которая выпускает смартфоны и телевизоры в среднем и низком ценовом сегменте. В 2014 году китайская компания занимала 3,8 % рынка, однако при этом она имеет устойчивую тенденцию к усилению своих нынешних позиций за счет хорошего соотношения цены и качества продукции.

В целом же, проблема большинства китайских корпораций заключается в том, что, несмотря на взрывные темпы роста, существенно опережающие их иностранных конкурентов, основные операционные результаты у них гораздо ниже. Если в Китае залогом успеха считается концентрация капитала и ресурсов, дешевый труд и емкие рынки, то западные компании ориентируются больше на эффективный менеджмент, передовые технологии и оптимизацию производства. Именно такая разница в фундаментальных подходах к ведению бизнеса не позволяет китайским компаниям покорять мировые рынки: на региональном уровне они еще способны весьма успешно конкурировать, однако в глобальных масштабах китайцам очень не хватает эффективности.

В этом отношении показательно, что крупнейшими китайскими компаниями являются не представители реального сектора производства, а банки: Industrial & Commercial Bank of China (ICBC), China Construction Bank, Agricultural Bank of China, Bank of China – все это «большая четверка» государственных коммерческих банков Китая, которые в последние годы стабильно входят в число крупнейших компаний мира.Так, ICBC уже два года как возглавляет всемирный рейтинг Forbes Global 2000, в первой двадцатке которого, помимо четырех финучреждений, присутствует только одна китайская компания из сферы промышленности – нефтяной гигант PetroChina. Все это свидетельствует об одном: реального успеха (за некоторыми исключениями) в Китае может добиться только та компания, которая пользуется расположением государства, а значит получает от него всяческую помощь, будь-то кредиты, протекционистские отраслевые пошлины и квоты или простые дотации. Для хороших отношений с госструктурами необходимы свои люди среди чиновников, что порождает фантастическую коррупцию.

Безусловно, обороты госбанков в Китае зашкаливают, но у них нет другого выхода, кроме как выдавать постоянные относительно дешевые кредиты, которыми уже который год щедро поливается китайская экономика, и без которых страна потеряет темпы своего роста. Благо, у государства пока достаточно денег для того, чтобы количеством финансовых вливаний гасить все негативные процессы в экономике и поддерживать приблизительно тот же уровень развития. В то же время Китай не оправдывает ожиданий специалистов и инвесторов, что отчетливо свидетельствует о проблемах, которые в первую очередь указывают на неэффективность изнеженных господдержкой местных производителей. Деньги, недостатка в которых Китай сейчас не испытывает, инвестируются во все подряд, а кредиты госбанков тратятся на масштабные инфраструктурные проекты с заоблачными сроками окупаемости и на строительство недвижимости, на которую заведомо не будет спроса. Китай сам провоцирует рост инвестиционного пузыря, и пока ни у кого не может быть гарантий, что он рано или поздно не лопнет, разом уничтожив все, что китайцы сумели создать за долгие 40 лет реформ.