№5-6(40-41)(2015)

«Роскошь» – одно из тех понятий, которые в последнее время претерпели своего рода инфляцию, и употребляется весьма размыто. Для кого-то это яхты, виллы и самолеты, для кого-то – антиквариат, путешествия, пара новой кожаной обуви, вкусный сыр или просто возможность хорошенько выспаться. Ясно лишь одно: чем бы роскошь ни была – она всегда в дефиците. И все-таки, где начинается роскошь? Есть ли у нее социальные границы? Как она обесценивается? И почему роскошно жить на полную ногу завтра не смогут даже небожители  с миллиардами? Давайте разберемся.

Если взглянуть через призму истории, понятие роскоши всегда было относительным. Не так уж много воды утекло со времен, когда книги, сахар, специи, зеркала, кружева, бархат были достоянием исключительно узкого круга аристократии. Например, Библия до развития книгопечатания стоила целое состояние, так как каждый экземпляр переписывался и иллюстрировался вручную. Во времена Наполеона сахар был настолько дорог, что его продавали в серебряных шкатулках, которые запирались ключом, чтобы не дразнить прислугу. Сегодня шкатулка обойдется в сотни долларов, а сахар – максимум в 17 грн/кг, и то на пике кризиса. Или вот, знаете ли вы, почему в XVII веке в Голландии делали так много цветочных композиций из полудрагоценных камней и металлов? Просто живые цветы редко могли себе позволить даже представители дворянства. Одна луковица тюльпана могла запросто стоить, как современный автомобиль среднего класса. Кстати, во времена тюльпанного бума в Голландии Рембрандт перепродавал луковицы и потерял практически все состояние.

В общем, нет никаких гарантий того, что сегодняшний предмет роскоши уже завтра не станет ширпотребом. Однако культ расточительства манит, не выходит из моды и веками остается стилем жизни для единиц и предметом вожделения для многих. И все-таки, что же такое роскошь? Где она начинается? Есть ли у нее границы? И кто может себе ее позволить?

Однажды в своем интервью историк культуры Райнхольд Кнолль рассказал занимательную историю об австрийском после Вальтере Водаке. Жил он в шестидесятых годах XX века, служил в Москве и часто организовывал дипломатические ужины. Из раза в раз Водак велел подавать гостям только легкие, простые блюда, безо всяких излишеств, но возле каждого прибора непременно ставился меленький бокал с уксусом, в котором растворялась жемчужина, – чтобы никому не вздумалось упрекнуть его в скупости. Это и есть расточительство – роскошь в прямом смысле этого слова.

Роскошь – это всегда нарушение границ. Показное потреб­ление с целью демонстрации силы, могущества, определенного статуса или устоявшихся традиций. Главный атрибут при этом – публика, на которую необходимо произвести впечатление. В истории есть масса ярких примеров, когда даже в тех обществах, которые постоянно испытывали нужду в чем-либо, устраивались немыслимо пышные празднования, нередко доходившие до абсурда. Причем стимулом к тому была не мания величия правителей, а потребность репрезентовать через себя то, что создано и освящено веками. Особой невоздержанностью отличались пиры и увеселения аристократии эпохи барокко. Чтобы закатить торжество, представителям знати было достаточно любого повода: женитьба, крестины, именины, победа над врагом или годовщина смерти (кстати, празднества в честь женитьбы Императора Леопольда I длились в Вене не менее года). Короли, герцоги, маркизы, лорды, князья и бароны были вынуждены, невзирая на свои желания и состояние казны, устраивать праздники одно за другим. Чтобы покрывать затраты, подчас приходилось брать кредиты, взваливая на себя и подданных непосильное финансовое бремя. Причем о получении удовольствия зачастую не заходило даже речи. Все до мелочей строжайшим образом предписывалось правилами этикета, а напряжение было настолько сильным, что к концу праздничного марафона все просто валились с ног.

И все-таки, какая роль отводилась в подобных ритуалах простым жителям? Разумеется, они поневоле были спонсорами всего съеденного и выпитого господами, но, главное, – им предоставлялось право побыть зрителями. К тому же нередко налюбовавшимся из-за ограды перепадали объедки с королевского стола.

Времена абсолютных монархий прошли — ситуация почти не изменилась. Более того, сначала благодаря Французской буржуазной революции, а с XX века – масс-медиа – массы стали куда чаще и пристальнее наблюдать за тем, как живет «высшее общество». Будь то Венский оперный бал, вручение премии «Оскар», роскошная свадьба какого-то олигарха или распродажа реликвий королевского дома на аукционе – съедаемые любопытством зрители обсуждают подробности в каждой квартире, норовя перетянуть хоть какие-то представления о роскоши в свой мир – относительно обеспеченного среднего класса. Никуда не испарились и более солидные формы «аристократической роскоши». О беззаветной щедрости небожителей свидетельствуют новые культурные центры, музеи, всевозможные благотворительные фонды. Забавно, что в этом случае роскошь в принципе не вызывает массового возмущения, даже когда нарушает все мыслимые и немыслимые пропорции. Год за годом центральные улицы городов зажигаются под Новый год миллионами разноцветных лампочек, в самый разгар экономического и политического кризиса в нашей стране всерьез подумывают о реконструкции столичной площади, взвинчивают цены на проезд в метро, чтобы провести
Wi-Fi – и никого, даже рьяных заступников бедных и обездоленных, это ничуть не смущает. И безработные, и пенсионеры, и налогоплательщики принимают белых слонов нашей цивилизации с потрясающим благодушием.

Богатство – еще не роскошь

Роскошь – это попытка заполучить собственную значимость, часто мифическую, но вовсе не синоним богатства. Случается, что те, кто начинают жить на барскую ногу, не имеют никакого понятия о том, как это делается. Они сметают с аукционов дорогие лоты в стремлении обладать чем-то выдающимся. Но вещи оцениваются ими по количеству нулей на ценнике, – за неимением других критериев лишь стоимость говорит им о качестве. Люди, лишенные вкуса, подчас не понимают истинного характера вещи и покупают только статус, которым она якобы наделяет ее владельца. Например, кто-то приобретает барочную мебель, но не имеет представления, как открывается потайной ящик, или вовсе не знает о его существовании. Транжирством в чистом виде выглядят ванны, наполненные дорогим шампанским, или победный «душ» для автогонщика «Формулы-1», прибывшего первым к финишу. Благородные напитки предназначаются для того, чтобы их пили, а не купали в них предметы.

С другой стороны, «роскошно жить» могут и не самые обеспеченные слои населения. Например, в XIX веке на северном побережье Америки было много индейских племен, которые чтили очень разорительный обычай – потлач. Его суть заключалась в том, что конкурирующие между собой кланы индейцев устраивали пышные празднества, на которых раздаривали последнее имущество гостям и состязались в уничтожении самых ценных припасов. Безусловно, при большом скоп­лении зрителей. И пусть роду вождя-организатора потом приходилось некоторое время голодать или дожидаться потлача другого клана, но чем не пожертвуешь ради признания? Даже когда Канадское правительство попыталось в 1884 году законодательно запретить этот обычай, индейцы еще столетие игнорировали правила и праздновали до последнего каноэ.

В наше время все немного проще. Давайте-ка вспомним, как ведет себя обычная семья, пригласившая гостей к обеду. Из закромов достаются скатерти, сервизы и столовые приборы, табуированные для повседневного использования. Покупается приличное вино, колбаска подороже или баночка икры, пусть даже к концу месяца не будет чем платить за коммунальные. На стол выставляется гора наготовленных блюд и начинается: «Попробуйте это и еще вон то», «Почему не едите, разве не понравилось?». Зачастую такие вещи говорят в домах людей небогатых. Как ни забавно, но в данном случае срабатывает тот же психологический механизм. Еда и убранство стола должны обеспечить чужое признание, – компенсировать недостающий социальный статус, которого эти люди не имеют.

О границах роскоши

Примечательно, что в древние времена роскошь нередко ассоциировалась с чем-то отталкивающим. Например, в Древнем Риме слово luxuria (излишество, великолепие) было назидательным и употреблялось в критическом контексте, как антоним virtus – доблести и добродетели. Считалось, что излишества ведут к изнеженности и слабости, а потому их стоит избегать. В государстве даже существовали специальные законы. Так, закон Оппия (215 г. до н.э.) запрещал римлянкам носить пурпурные наряды, ездить по городу в повозках и иметь более половины унции золота. Законы Орхидия (181 г. до н.э.) и Фанния (161 г. до н.э.) регламентировали количество гостей и потолок расходов на званые обеды. А Публий Лициний Красс Муциан даже вводил лимит на потребление мяса (131 г. до н.э.). Впрочем, сумптуарные законы1 издавались не только в античности, но и в эпоху Карла VIII во Франции и даже позже. Толку от них, конечно, было мало, да и значимость их была подпорчена, когда распространились идеи о том, что они ограничивают право индивида на самовыражение. Между тем, законы о роскоши практически во все времена (а особенно в эпоху Просвещения) воспринимались как один из важных атрибутов цивилизованного общества.
Есть ли смысл в таких ограни­чениях сегодня? Теоретически – возможно, практически – едва ли.

Даже в нашей стране знают не понаслышке, что если какой-то из групп населения урезать что-то публично, это с лихвой восполнится теневыми методами, но уже напрочь выйдет из-под контроля. Впрочем, есть ведь и другие инстанции – религия и, главным образом, гражданская мораль. Социолог Макс Вебер в свое время даже ввел термин «протестантская трудовая этика», под которым понимал добровольное самоограничение, границы, установленные традицией. Вдохновился он экономическим успехом протестантских обществ США, Германии, Голландии, в которых трудовая этика соблюдалась не только массами, но и элитными слоями населения. Впрочем, другой культовый философ Монтескье полагал, что дурно устроена та аристо­кратия, которая не сорит деньгами – в таком обществе бедные слои голодают. В качестве примера приводил Венецию XVIII века, когда тамошние законы о роскоши принуждали богачей к скромности и те становились настолько экономными, что одни только куртизанки умели выманивать у них деньги.

В целом же, экономисты настаивают на том, что роскошь в обществе не пагубна, но только до того момента, покуда сохраняется социальная стабильность. Если же уровень жизни основной массы народа падает, растет безработица (как сейчас происходит в большинстве странах Европы) – образуется нездоровая ситуация, которая стимулирует раскол общества. Важный вопрос: сохранит ли элита свою вовлеченность в общий социальный контекст? Если нет, и она окончательно отделится от остальных, – вернемся к классовому обществу, такому, как было 200 лет назад. Как только появляется пласт сверхбогатых, которые устанавливают свои правила – демократия медленно близится к концу.

«Закамуфлированное богатство» и мода на бедность

Stealth Wealth или «закамуфлированное богатство» – новое нынче направление, которое по сути не что иное, как нездоровое проявление социальной совести. Обеспеченные люди прекрасно понимают, что их частная жизнь является достоянием общества. Многие осторожничают и начинают понемногу прятать от любопытных глаз свои достатки, стараются выглядеть скромнее. Но только в глазах обывателя. На самом же деле этот пласт богатых образует внутри высшего класса абсолютно новую подсистему. С момента, когда «средний класс» смог позволить себе приобретать дизайнерские вещи (пусть даже мелочи, вроде ключницы или помады), люди действительно состоятельные начали искать новые способы выделиться – заказывают неброские одежды в одном экземпляре или, например, украшения с драгоценными камнями, вставленными с тыльной стороны изделия. Обычному человеку этого не видно, зато немногие представители группы прек­расно понимают, что это за вещь, кто ювелир и сколько она стоит. Безусловно, это чистой воды культурный регресс, но надо приз­нать, что именно это мы сейчас переживаем.

Еще одно направление среди богатых – своего рода мода на бедность. Обеспеченные до отказа начинают тосковать по пустоте. Конечно, во все времена богачи любили надевать лохмотья и спускаться в самые низы ради забавы. Но это несколько другое – новая роскошь состоит в добровольном отказе от излишеств.

Роскошь завтрашнего дня

Как ни крути, но роскошь во все времена и во многих отношениях выглядела весьма сомнительно. Великолепие предполагало громоздкость и претенциозность: обилие декора, блеска, драгоценных материалов и всевозможных условностей в поведении. Сегодня же происходит забавная трансформация логики желаний и потребностей. Похоже, роскошь будущего уходит от излишеств и стремится к необходимому. Было бы наивно считать, что меняются ценности элиты. Просто в будущих сражениях за обладание земными благами будут немного другие приоритеты. Из-за быстро растущего потребления в дефиците будут не скоростные автомобили, швейцарские часы, духи и шампанское, а элементарные предпосылки нормальной жизни: время, чистая вода, еда, простор, тишина и безо­пасность. Но многие ли смогут себе это позволить?

Время – один из самых ценных и вожделенных видов роскоши сегодня. Но парадокс в том, что даже те, кто в финансовом плане могут позволить себе многое (крупные бизнесмены, топ-менеджеры, политики, артисты), не могут свободно распоряжаться своим временем. Зачастую они связаны уймой обязанностей, должны круглосуточно находиться в пределах досягаемости и быть готовыми в любое время дня и ночи сорваться с места по звонку. Жизнь остальных не менее подчинена всевозможным графикам: работы, школы, садика, магазина, банка, транспорта. А если добавить часовое простаивание в пробках после работы и вечерние попытки угнаться за новостным потоком – понимаешь, что роскошно живет только тот, кто сам управляет своим временем.

Право распоряжаться людьми – роскошь, которая не обесценивается. Многие века одним из самых ценных ресурсов богачей были рабы. Сегодня ровным счетом ничего не изменилось (разве что название). Как и раньше, богачи обрастают разной прислугой, нанимают собственные службы безопасности, управляют компаниями с десятитысячными штатами и при любом удобном случае пополняют коллекцию бизнесов престижным СМИ. Кстати, отличным примером современного рабства является футбольная Лига чемпионов – классический рынок рабов под крышей нескольких миллиардеров.

Пространство. Крохотные съемные квартиры, толчея в общественном транспорте, часовые пробки на дорогах, километровые очереди в гипермаркетах, теснота на пляжах – все это признаки того, что жизнь уплотняется и сковывает наше пространство. Роскошно живет тот, кому удается избежать «клеточного содержания» и не похоронить себя под завалами товаров. Наши и без того маленькие квартиры вечно забиты мебелью, оргтехникой, завалены вещами, утыканы безделушками и не позволяют не то, что свободно передвигаться, а даже вздохнуть полной грудью. Сегодня комната роскошна, если она просторна и полупуста.

Тишина – роскошь, за которой угнаться все дороже и сложнее. Чем тише жилище, тем оно дороже. Грохот транспорта, вой сирен, крики на детской площадке, топот соседей сверху и громыхание уличных празднований – роскошью наслаждается тот, кто может убежать от всего этого.

Окружающая среда. Чистый воздух, питьевая вода, экологически чистые продукты – давно стали роскошью, которая доступна все меньшему числу людей. Если вы не производите продукты, готовьтесь покупать втридорога. Миллиардеры все чаще приобретают земли для того, чтобы оставить их в неприкосновенности. Этому явлению даже название красивое есть – «экологическая филантропия». Однако благими намерениями здесь даже и не пахнет. Везде сухой расчет – заполучить жизненное пространство (причем спросом пользуется даже не обжитая и мало пригодная для этого земля) и ресурсы. Леса и вода – также привилегии в будущем.

Безопасность – самый шаткий, ценный и прибыльный вид роскоши. Причем, чем хуже государство способно ее обеспечивать, тем выше расценки. Бодигарды, охранные службы, даже бункеры на случаи войны и техногенных аварий, прочно обосновались в быту состоятельных слоев общества. Но стоит только побывать в районах, где живут богатые, осознаешь, что роскошь завтрашнего дня не сулит никакого удовольствия. Счастливый обладатель денег и власти в погоне за безопасностью и покоем не только не подпускает к своему жилищу других, но и заключает себя в круг, описанный охраной.

В общем, все метаморфозы, которые происходят в мире роскоши, содержат немалую долю иронии. И если все действительно происходит таким образом, будущее роскоши не в прибавлении, а в сокращении, не в демонстрации, а в уединении – зрители ей будут не нужны. Тревожит только один вопрос: кто получит возможность распоряжаться такой роскошью? Ведь устоявшиеся мерки – доход и состояние, титул и должность – будут не всегда решающими. Многое из перечисленного будет недоступно для того же политика, банкира или футболиста Высшей лиги. Они смогут купить достаточное количество пространства, немного тишины и определенную безопасность, но не время и покой. Между тем, безработные, пенсионеры и беженцы (которые в недалеком будущем составят костяк земного населения), ютясь в маленьких коморках, почти без денег и защиты смогут свободно руководить своим временем. Но не цинично ли называть это привилегией?

Практически невозможно спрогнозировать, как распределятся блага будущего, но ясно одно: иметь лишь одно из них — это не иметь ничего. При этом размышлять о справедливости столь же наивно, как и несколько веков назад. В данном случае роскошь и завтра, и через десятилетие, и через столетие останется тем, чем всегда — главной конкуренткой равенства.